– Ты гля, этот Серых с бандой тут вообще обжился, целый флот завел и все такое. А чего ящик так бросили?
– Похоже, что не понадобился уже, – сказал Иван. – Одного хватило, а этот запасным был. Ладно, пошаримся, – уже приказал он.
Федька к приказу отнесся легко, сказав:
– Вы пока шарьтесь, а я движок посмотрю. Нравится мне это корыто, может и заведется.
Иван сокрушенно покачал головой, но ничего не сказал на этот счет. А я решил, что Федька прав, катерок-то солидный, такой и самому, глядишь, пригодился бы. Тут ведь вовсе не жадность, а голый расчет – река оказалась самым настоящим безопасным проходом во Тьму. И Серых, если это был он, ушел, если, конечно, ушел, с острова посреди реки, под этой самой Тьмой. Вывод: полезно иметь что-то такое, на чем можно снова войти в Тьму и, например, привезти на остров еще один ящик.
Нет, в частную собственность его никто не отдаст, это ежу понятно, но вот хотя бы на группу такой взять… и это реально, как мне кажется.
Обыск опять ничего интересного не дал. Еще инструменты, на этот раз в фанерном ящике с ручкой для переноски, миски, кружки, все чисто вымытое, пачка чаю, банка с сахаром. Фанерка с зажимом и карандашик при ней, но ни одного листа бумаги. Зато сам катер понравился, потому как это был уже не катер, а целый пароходик. Большой кубрик с койками-диванами вдоль стен, большой стол, камбуз, просторная ходовая рубка, грузовой трюм, куда, если верить нанесенным по трафаретам цифрам, можно было упаковать аж три тонны груза, лебедки на носу и корме.
– Буксир это кроме всего, – пояснил Федька, увидев, как я разглядываю неожиданно мощные лебедки с толстыми тросами. – Можем торговлишкой заняться, если зажать получится. Вань, получится? Партнером возьмем.
Иван буквально застонал, повернувшись к Федьке, но потом вдруг неожиданно сказал:
– Хорошо, пойду на этот счет к Милославскому. Мы вообще-то великое дело сделали, если вы еще не в курсе, да и все плавучее из угольной гавани городу отойдет, – и затем окончательно добил нас, так, что мы и вовсе дар речи потеряли: – Может и получится договориться.
Я сказать ничего не смог, а Федька все же выдавил:
– На глазах исправляется, человеком становится.
К слову, катер завелся легко и горючего в баке было еще много. Так что на нем мы обратно и пошли, точнее – Федька с Иваном пошли, а я в одиночестве плелся следом на втором суденышке, стараясь удержать его между расходящимися от кормы волнами.
Путешествие закончилось немного неуклюже. Порт уже опустел, удалось лишь до дежурного докричаться, а тот позвонил мне домой, точнее – коменданту, чтобы он Настю предупредил, ну и Иван на Ферму дал знать, что все в порядке. А ночевали мы уже опять на борту, все втроем набившись в кубрик «Вани комсомольца» и перетащив туда запас угля и дров с малого катера. Нормально, на самом деле, время провели – добили иванову флягу, а еще поллитровка спирта у Федьки нашлась, так что мы его разбавили и под паек уговорили. «Уговорили» именно потому, что почти до самого утра не спали, трепались больше, причем не о деле, а так, то о прошлой жизни, то о нынешней, то просто песни орали. Похоже, что у нас так себя отходняк проявил после поездки под Тьму.
С утра Степаныч торжественно подогнал рычащий мотором «шевролет», гостеприимно распахнул дверь в салон, но мы покинули порт только после того, как сдали трофейного «Ваню комсомольца» под охрану Пашкину. На этот раз, кстати, Пашкин сам принюхивался к нам, после чего заключил:
– До утра пили, что ли?
– А что, нельзя? – вроде как удивился Федька.
– Не, я чего, против? – даже возмутился Пашкин. – Наоборот подумал, что мужики умные, к ночи вернулись, бабам знать дали что все в порядке, а домой ехать не моги. И законно на грудь приняли. Уважаю, уважаю, – дважды повторил он с явным оттенком зависти к таким нашим способностям.
За руль нашего «отдельского» транспорта уселся Федька и погнал канадскую машину по лужам. Дождь возобновился, кстати, сразу, как только от Тьмы отошли подальше. Все тот же мерзкий, мелкий, противный, с ветром «мордотыком». Получается, что Серых с бандой, – «компанией» их уже язык не поворачивается называть, – даже в некотором комфорте там жил, если по погоде судить.
По дороге завернули к моему дому. Я забежал в квартиру, расцеловал еще сонную Настю, сказал, что со мной все в порядке и вообще все прошло отлично, после чего понесся по лестнице вниз, прыгая через ступеньку. А потом мы рванули на Ферму.
Прямо с КПП нас направили к Милославскому в кабинет, где мы его нашли пребывающим в явном нетерпении, таком, что он даже сидеть не мог, я мерил шагами пол, расхаживая по кабинету. Но все же он дождался, пока секретарша принесет всем чаю, после чего взялся за расспросы. Сперва сам, потом позвал еще какого-то Борисенко, с которым вообще всю душу вымотали, по двадцать раз обсасывая каждую подробность. Разговор затянулся до обеда, на который мы пошли вместе с ним и были усажены за начальственный стол, а потом опять был кабинет и снова расспросы, по сути сводящиеся к одному: «Они там точно ушли?».
– Точно, – сказал я, когда этот вопрос был сформулирован конкретно и вслух, и адресован мне.
Милославский кивнул, вздохнул, что-то записал в наполовину заполненный блокнот, спросил тоже самое у Федьки, после чего нас двоих попросили удалиться и не вмешиваться в разговор людей с большими допусками. Хоть и интересно было бы послушать, но не судьба. Пришлось попрощаться и уйти.
– Как думаешь, Иван катер выбьет? – спросил Федька о самом для него важном после того, как мы добрались до тесной комнатушки отдела и взялись за привычное чаепитие.